«Дух времени»

[ukurainajin]

Якщо вже зайшлося про цензурні зміни в книзі Кассиля «Кондуит и Швамбрания», то вони переважно стосувалися проявів національної нетерпимости в російському суспільстві, котру, де можливо, намагалися підмінити класовою боротьбою. Ось один з красномовних прикладів.

Було (видання 1935):
Позади всех шел, спотыкаясь в огромных сапогах и путаясь в шинели, маленький, тщедушный солдатик. Он старался попасть в ногу, быстро семенил, подскакивал и отставал. Гимназисты узнали в нем отца моего одноклассника Карлушки Виркеля.
— Вот так вояка! — кричали гимназисты. — У нас в классе его сын учится. Вот стоит, немчик.
Молодой ефрейтор крикнул отстающему Виркелю:
— Ей, Франц, подбери шванц!
Все захохотали. Виркель подобрал шинель руками и вприпрыжку, судорожно вытянув шею, пытался настичь свою роту. Публика смеялась. Карлушка стоял, опустив голову. Красные пятна ползли по его лицу.
— Ужасно неуклюжий народ эти немцы! — сказала толстая начальница женской гимназии. — Твой отец ведь немец? — спросила она Карлушку.
— Мой отец русский солдат! — сказал Карлушка.
— Врет! — заорали гимназисты. — Немец он! — Мой отец солдат, — повторил Карлушка.
— Твой отец немец, мобилизованный в русскую армию, — строго поправила начальница.
Стало:
Позади всех шел, спотыкаясь в огромных сапогах и путаясь в шинели, маленький, тщедушный солдатик. Он старался попасть в ногу, быстро семенил, подскакивал и отставал. Гимназисты узнали в нем отца одного из наших гимназистов-бедняков.
— Вот так вояка! — кричали гимназисты. — У нас в третьем классе его сын учится. Вон стоит.
Все захохотали. Солдатик подобрал шинель руками и вприпрыжку, судорожно вытянув шею, пытался настичь свою роту. Третьеклассник, его сынишка, стоял, опустив голову. Красные пятна ползли по его лицу.

Щодо заголовку, «Дух времени» — так називався розділ, що закінчувався наступними рядками:
— Дети, знаете, очень чутко улавливают дух времени, — глубокомысленно твердили взрослые.
Дух времени, очень тяжелый дух, пропитывал все вокруг нас…
У тому розділі йшлося саме про шовінізм у гімназії через тогочасну воєнно-патріотичну істерію. Так оцей розділ було зліквідовано цілком, лише його назва та зацитовані фінальні рядки переїхали до іншого розділу — з іншим, суто сатиричним контекстом.

Натомість, окрім «національного», найчастіше «єврейського питання», подекуди постраждали й не зовсім зручні думки щодо… назвімо це «державних скрєп». Ось уривок 2-в-1, що його також видалено (за винятком фінального «заткни фонтан», котре внаслідок цього незграбно притулилося до мови іншого персонажа):
Вообще с проклятыми вопросами мне в гимназии отчаянно не повезло. Например, на уроке истории я интересовался, «почему Ивана Грозного не посадили в тюрьму, раз он столько наубивал зря?»
— Вы что, — побледнел историк, — царя всея Руси… Соображаете?
— Значит, царь, если захочет, может убить? — не унимался я.
— То был жестокий век, — замялся историк. — Видите ли, тогдашние нравы…
— А сейчас? — начал я, но историк вскочил такой разъяренный, что я осекся.

Неприятность вышла также на «русском» уроке. Шли занятия по выразительному чтению. В классе по очереди читали «Тараса Бульбу». Мне досталось читать место, где запорожцы кидают в Днепр ни в чем неповинных евреев, а те тонут…
Мне до слез было жалко несчастных. Мне было тошно читать. А весь класс, обернувшись ко мне, слушал — кто просто с жестоким любопытством, кто с нахальной усмешкой, кто с открытым злорадством. Ведь я, я тоже был из тех, кого топили веселые казаки… Меня осматривали, как наглядное пособие. А Гоголь, Гоголь, такой хороший, смешной писатель, сам гадко издевался вместе с казаками над мелькавшими в воздухе еврейскими ногами. Класс хохотал, и я почувствовал, что тону в собственных слезах, как евреи в Днепре.
— Я… не буду читать больше, — сказал я учителю Озерникову, — не буду. И все!.. Гадость! Довольно стыдно Гоголю так писать.
— Ну, ну! — заорал грубый Озерников. — Критику будем проходить в четвертом классе, а сейчас заткни фонтан.